Перо скачет по бумаге и, оставляя дрожащие, неровные строчки, двигается дальше, медленно, упрямо. Так же медленно уменьшаются каждый день чернила и так же медленно появляются одно за другим, основательно и отчетливо, слова, навсегда остающиеся, пригвожденные к белым листам. "Естественность смерти гораздо страшнее ее внезапности".

Тургенев умирал. Умирал долго и так давно уже, что стало это ему привычно. Умирал в большом доме и широкими ажурными окнами, через которое ослепительное солнце Франции пускало свои лучи. Умирал в кровати с пологом из голубого шелка, похожего на безоблачное небо, величаво висевшее там, за окном, над миром.

Тургенев знал, что умирает. "Оттуда, - думал он. - С этого великолепного неба, видна Россия. О, как хочу я перед скучной смертью быть там, в поднебесье, в этом лазурном царстве, откуда само падение, прекрасное как взлет, не сравнить с неторопливым шагом обычной смерти! О, лазурное царство! Я видел тебя во сне". Во сне... Нет, не так. Видел здесь, рядом, руку протянуть... Всегда видел. Нет, не только видел, сейчас видит. Не только видит, покажет. Обязательно...

Перо скачет по бумаге, оставляя строки. "Мы еще повоюем, черт возьми!" Разве смерть непобедима? Нет, тысячу раз нет. Перо, чернильница, бумага, "великий, могучий, правдивый и свободный русский язык" - и победа будет его. Русский язык. Он один помощник Тургенева в прекрасной попытке запечатлеть на бумаге Мысль. И он пишет, презрев Смерть, и упоенный любовью к Жизни. Пишет, перечеркивает, рвет, поправляет, вновь пишет, и все это одним духом, на грани существования и смерти.

Перо скачет по бумаге, оставляя строки. "Смерть нас примирила". Да, она примиряет Тургенева с самим собой, с людьми, которые его окружали, со всеми. Примиряет и вдруг показывает всю панораму жизни и тогда ее, смерти, уже нет, есть только Жизнь, Вечность и Любовь.

Перо скачет по бумаге, оставляя строки. "Как хороши, как свежи были розы". Тургенев пишет, не выпуская пера, заставляя бумагу пульсировать музыкой своих стихов, предсмертной музыкой жизни. "Когда меня не будет, - заполняются пустые листы, - образ мой предстанет тебе и... польются слезы, подобные тем, которые мы, умиленные Красотою, проливали некогда с тобой вдвоем, о, ты, мой единственный друг, о, ты, которую я любил так глубоко и так нежно".

Подходит конец. И в сознании последней своей миссии на Земле Тургенев пишет короткое письмо. "Милый и дорогой Лев Николаевич. Долго Вам не писал, ибо был и есть, говоря прямо, на смертном одре. Выздороветь я не могу, - и думать об этом нечего. Пишу же я Вам собственно затем, чтобы сказать Вам, как я был рад быть Вашим современником, и чтоб выразить Вам мою последнюю, искреннюю просьбу. Друг мой, вернитесь к литературной деятельности! Ведь этот дар Вам оттуда же, откуда все другое. Ах, как я был бы счастлив, если б мог подумать, что просьба моя так на Вас подействует! Я же человек конченный - доктора даже не знают, как назвать мой недуг... Ни ходить, ни есть, ни спать - да что! Скучно даже повторять все это! Друг мой, великий писатель Русской земли, внемлите моей просьбе! Дайте мне знать, если Вы получите эту бумажку, и позвольте еще раз крепко обнять Вас, Вашу жену, Всех Ваших, не могу больше... Устал..." (конец июня 1983 года).

"Как хороши, как свежи были розы...".

6 апреля 1984 года

вернуться назад